Голубятня на желтой поляне - Страница 54

К оглавлению

54

Чита отозвался, не оборачиваясь:

– Всё равно опоздали… Зайдём к Алькиной маме, у неё попросим.

– Вот и надо идти. Она волнуется: где Алька?..

– Надо переждать буран. Смотри, как несёт. Нас снегом заплюёт. Подождём…

– Конца бурана?

– Ну… вообще.

Яр тихо плюнул и отошёл к стене. Упёрся ладонями. Стена была очень холодная. Мысли тоже были холодные. Даже чудо с мячиком не принесло радости. Хорошо, что есть мячик, но как же этого мало! И надо думать не о чуде, а о простых вещах. О том, как жить. О работе, например. Не сидеть же на шее у Данки. Да мало ли впереди забот.

Если бы рядом был Игнатик, заботы эти оказались бы нестрашными, весёлыми, согретыми радостью. Но пришло воспоминание о тёмном кладбище над обрывом, о надписи на отёсанном столбике и снова погасило надежду.

Чите хорошо, он спокоен, он прочно надеется. Он даже снежинок попросил разыскать Игнатика. Яр представил, как снежинки кружат у столбика над могилой.

"Мальчик мой…" Яр прижался к стене горячим лбом. К ледяной стене. Нельзя даже всхлипнуть. Надо держаться. Ребята позвали – он пришёл. Раз пришёл, надо быть до конца…

– Яр… – сказал Чита.

– Что?

– Яр, ты успокойся…

– Я спокоен, – хрипло соврал Яр и переглотнул. – А ты… перестань читать. Совсем глаза испортишь… ночь на дворе…

– Не испорчу, – странно, очень ровно сказал Чита.

Яр обернулся. Чита по-прежнему стоял, согнувшись над подоконником. У него золотились завитки волос и край щеки.

– Что… Что там?! – крикнул Яр.

– Ничего такого… Свечка зажглась.

ПРАЗДНИК ЛЕТА В СТАРОГОРСКЕ

Первая часть
ДЕНЬ ЗНАКОМСТВ

Я БЕГУ, Я ТОРОПЛЮСЬ…

Опять я опаздывал. И всё из-за неё, из-за тёти Вики.

– Никуда не пойдёшь, пока не доешь морковку! Я эту тёртую морковку со сметаной ненавижу каждым кончиком нервов. У меня от неё судороги в горле. Но тетя Вика знает одно: ребёнку нужны витамины.

– Да не могу-у я-а-а…

– Не капризничай. Ты что обещал маме, когда она уезжала?

Что я обещал! Слушаться тётю Вику и бабушку. Но это же не значит, что можно издеваться над человеком!

– У меня не глотается!

– Ты дольше споришь. Давно бы уже доел и гулял.

Я остановил дыхание, зажмурился и сглотал морковь тремя судорожными рывками. И метнулся из-за стола. Следом крик:

– Геля, постой! Куда ты побежал! Не смей купаться у моста, там глубоко! Почему у тебя сандалии на босую ногу, это неприлично! Надень носочки! Во сколько ты вернёшься? Гелий, остановись!

Но я только добавил скорости. Потом скажу, что на бегу этих возгласов не слышал…

Я знал: сейчас тётя Вика высунется в окно, чтобы криком остановить меня у калитки. Поэтому с крыльца кинулся к забору. Там сложены дрова для старого нашего камина и стоит будка Дуплекса. Я на будку, на поленницу, на кромку забора, а оттуда – у-ух! – вниз, в лопухи Коленчатого переулка.

Тётушка поторчит в окне, пожмёт плечами и по трескучей от старости лестнице поднимется в бабушкину комнату.

– У меня опускаются руки. Вера Матвеевна. Это не мальчик, а сплошная аномалия. Как хотите, но я уверена, что от слов пора переходить к решительным мерам.

– Я с вами совершенно согласна, Виктория Георгиевна. Игорь ни о чём не думает, кроме этой своей скважины, и совершенно забывает о сыне. А мать потакает Гелию во всём.

Потом они сдержанно вздохнут, закурят длинные сигареты "Леда", от которых воняет жидкостью для ванных комнат, и будут долго разговаривать о моём воспитании… Они в чём-то, очень похожи друг на друга – моя бабушка (папина мама) и тётушка (папина двоюродная сестра). Обе ужасно воспитанные, даже друг друга называют по имени и отчеству, будто не родственники, а дамы в гостях. Только бабушка старая, а тётя Вика… ну, ещё не очень. Даже замужем не была…

Обо всём этом я думал машинально, а ноги работали на полную скорость. На бегу я вскинул к носу руку с часами. Часики были старые, ещё папа носил их, когда был студентом. Бледные электронные цифры еле мерцали на чёрном экранчике. Но я разглядел, что до девяти осталось шесть минут.

Я кинулся вниз по Старогорскому переулку, по булыжникам, которыми была вымощена дорога ещё в давние докосмические времена. Но тут же пришлось затормозить: навстречу, занимая всю ширину переулка, полз автобус. Он был похож на оклеенный рекламами дирижабль. В таких приезжают экскурсанты осматривать монастырь и другие древности. Я нырнул в щель между монастырской стеной и забором, над которым висели крупные, почти созревшие яблоки.

Придётся шпарить через сад. Если увидят хозяева и накапают тётушке, будет ещё один разговор о моём поведении. Но это – вечером. А Юрка-то ждёт уже сейчас.

Я пустился вдоль забора к знакомой лазейке… А, ч-чёрт! Дыру закрывали новые жёлтые доски.

Теперь оставалось одно: по спуску до болотистой речки Пестрянки. Через неё переброшены жерди. Хорошо, если мальчишки с Библиотечной улицы не дёрнули их на свой берег. Когда у них игра в индейцев, они убирают переправу…

Ура, переправа на месте! Я влетел на тонкие жерди со всего хода, без всякого страха – лишь бы скорее! – а они, подлые, запружинили под ногами, запрыгали и разъехались. Хорошо, что уже у того берега.

Ноги ушли по щиколотку в ил и по колено в воду. Но я рванулся и через осоку выбрался на сухое место.

И снова вперёд! Начался подъём. По склону холма вилась тропинка, но я кинулся напрямик – через траву-лебеду и "бабкины бусы". Это такое растение, вроде бурьяна. К середине лета оно подсыхает, и на верхушках появляются семена, похожие на сморщенные чёрные бусины. Очень твёрдые. Когда бежишь в зарослях "бабкиных бус", кажется, что по ногам стреляют сушёными ягодами. Будто сто человек спрятались в кустах и лупят по тебе из стеклянных трубок. Это, конечно, если быстро бежишь.

54