Голубятня на желтой поляне - Страница 64

– С какой стати! – возмутился я.

Юрка вдруг засмеялся. Я сердито посмотрел на него и спросил у мальчика:

– Тебя как зовут?

Он шевельнул губами, будто улыбнуться хотел и раздумал. Опустил глаза и сказал:

– Янка.

Честное слово, за полсекунды до этого я уже знал, что он – Янка. Сам не понимаю почему. Будто шепнул кто-то. А может, незаметно шевельнулось воспоминание про книжку, которую я когда-то читал? Старая такая книжка, называется "Янка-музыкант". Или Янко? Не помню… О крепостном мальчишке, которого забил до смерти помещик.

Конечно, этот Янка был непохож на крепостного. Но тоже скрипач. И такой беззащитный на вид. У меня почти никакой мускулатуры, а у него даже по сравнению со мной руки как спички. А ещё драться хотел…

– Ян-ка… – машинально повторил я. Шёпотом.

А Юрка сказал с заминкой:

– Имя какое-то… не здешнее.

– Меня дедушка так назвал, – объяснил мальчик и зацарапал кедом тротуар. – Дедушка с Балтийского моря родом, ну и вот… Полное имя Ян. А Янка – это так, пока…

Я подумал про своего деда и спросил Янку:

– А твой дедушка кем был? Скрипичным мастером?

– Почему "был"? Он и сейчас есть, он врач. Ну и мастер тоже… Он скрипки всю жизнь делает. Ему даже Лев Сайский скрипку заказывал.

Я понятия не имел, кто такой Лев Сайский. Но Юрка поднял брови, будто сказал про себя: "Ого!" И спросил:

– А твою скрипку он специально для тебя делал?

– Да… Сразу, как я родился.

– А ты давно учишься играть?

Янка улыбнулся:

– Ну… наверно, да. Всю жизнь.

– Значит, тебя не заставляют? Ты сам? – поинтересовался я.

– Кто меня может заставлять? – Глаза у Янки распахнулись от удивления.

Я вспомнил, как три года назад тётя Вика и бабушка пытались записать меня в музыкальную школу. Рёву было…

– Я сам… – сказал Янка. – Я если долго не играю, то просто… ну, как будто не живу.

Юрка посопел и проговорил нерешительно:

– Тогда конечно… А сегодня ты много играл?

– Я не знаю… Наверно, да.

– А ещё можешь? – совсем тихо спросил Юрка.

Янка обрадованно вскинул глаза:

– Я хоть сколько могу! Пошли ко мне! Вы хотите?

Я не знал, хочу ли. Но Юрка почему-то хотел. И сам Янка весь прямо засветился.

Но Юрка вдруг насупился:

– Да ладно, потом. Дела у нас.

Я понял, что он стесняется своего балахонистого наряда. И подумал, что и сам не гожусь для гостей.

Янка сказал быстро:

– У нас дома никого нет. Пойдём!

Бабушка говорит, что я ничего не понимаю в музыке. Потому что когда по радио играют сонату Бетховена, я могу свистеть разбойничьи куплеты из фильма "Замок на Чёрном острове" (свистеть вообще неприлично, а при Бетховене… О, этот ребёнок!). Ну, не понимаю, и не надо. Что теперь делать?

То, что играл Янка, я тоже не понял и не запомнил. Сперва мне понравилось, как струны пропели: та-а… та-та-а… Будто и не струны, а трубач в летнем лагере. Но дальше музыка взвилась, закружилась – не уследишь, не разберёшь. И я от неё отключился. Но всё равно мне очень понравилось, как играет Янка. Смотреть на него нравилось.

Мы сидели на пустой веранде с разноцветными окнами. У стены, прямо на полу, сидели. А Янка стоял посредине. То есть он не стоял, а будто летел вместе со своей музыкой. Солнце косо било в жёлтые и красные стёклышки, и мимо Янки словно неслись на быстром ветру яркие осенние листья. Чёрный смычок рвал воздух над блестящей скрипкой, пальцы летали над грифом, волосы у Янки растрепались, пряжка на пояске съехала набок, майка сбилась выше живота, но это было не смешно нисколечко…

Мне вдруг показалось, что Янка мчится, стоя на спине золотистой лошади…

В музыке опять прозвучали те ноты, с которых началась мелодия. Как сигнал. И Янка опустил смычок. Откинул волосы. У него на лбу и на горле блестели крошечные капельки.

Юрка сидел, скорчившись. Поставил на колени кулаки, на кулаки положил подбородок. Глядел на Янку из-под волос.

– Вот… – тихонько выдохнул Янка.

– Это что было? – спросил Юрка, не шевелясь. – Тадеуш Левский?

Янка чуть улыбнулся:

– Нет… Это дедушка написал. И я немножко. Мы вместе…

– Вот я и смотрю: что-то совсем незнакомое, – полушёпотом сказал Юрка. Я удивлённо покосился на него.

Янка поправил майку, почесал смычком ногу, облизнул губы. Вскинул голову:

– Ещё?

И спохватился:

– Ой, вам же надо идти. Да?

Юрка лопатками оттолкнулся от стены и вскочил.

– Да, – сказал он. – Хочешь с нами?

Янка не спросил: куда? Не спросил: зачем? Сразу ответил:

– Хочу.

Мы вышли на крыльцо. Уже совсем вечерело. Солнце делалось кирпичным и проваливалось в гущу тополей на станции. Я сказал Янке:

– Мы домой поздно вернемся. Тебе не попадёт?

(Про себя-то я точно знал, что попадёт.)

Янка удивился:

– Почему? Мне хоть до какого часа бегать разрешают, я человек вольный… Только я дедушке записку оставлю, ладно?

Он опять убежал в дом. Юрка задумчиво сказал ему вслед:

– Вот это игра у парня.

– Не знал, что ты такой любитель музыки…

– Ты много не знал, – усмехнулся Юрка. – В Нейске из меня делали всесторонне развитого ребёнка.

– Поэтому ты и сбежал?

– Ты же знаешь, что не поэтому, – ответил он сумрачно.

Я прикусил язык. Потом примирительно спросил:

– А что, Янка в самом деле здорово играет? Я ведь не разбираюсь…

– Дело даже не в том, что здорово…

– А в чём?

– Никогда не думал, что в скрипке могут так звучать трубы и барабаны. Вот тебе и… Ниня.

Что-то шевельнулось во мне. Беспокойство какое-то.

– Юрка, зачем ты его позвал с нами? Будешь делать из него человека?

– Из него-то? Он и так человек, дай Бог каждому.