Голубятня на желтой поляне - Страница 95

А почему на пустых? Что мы знаем про эту линию? А если оттуда, из бесконечности, вылетит на полной скорости поезд?

– Янка! А вдруг кто-нибудь врежется в вагон?

Мы быстро оглянулись.

Вагона не было.

Там, где он только что громоздился чёрным неровным кубом, не было ничего. Только рельсы да высокая трава рядом с ними.

– Не врежется… – прошептал Янка.

Я даже не удивился. Мало ли что может быть на границе разных пространств. Просто сделалось горько-горько. Понял я, что всё кончилось.

Кончились вечера в "Курятнике", приключения, сказка про искорку, неуклюжая моя дружба с Юркой, тайна Глеба, опасности… Даже страхи и опасности мне стало жаль.

– Пойдём… – прошептал я.

И мы пошли к недалёким огням Старогорска.

Шагать по шпалам было неудобно. Ступать на каждую – это слишком частый шаг, а через одну – широко. Я встал на рельс и двинулся по нему, как по канату. Ничего, можно идти. Главное, не думать всё время про равновесие, оно само собой появится.

Янка тоже шёл по рельсу.

Звёзды были очень яркие, да и месяц за нашими спинами набирал силу. Можно было различать дорогу и друг друга. Я посмотрел на Янку, он на меня. Ерёмина куртка была теперь на Янке, и он в ней казался похожим на пингвина-канатоходца из цирка.

Я чуть-чуть улыбнулся. Янка сказал:

– Давай держаться за руки, будет легче идти.

– Давай.

В самом деле стало легче. Не так шатаешься, когда рука в руке. Янкины пальцы были тёплые и очень тонкие. Но они были крепкие…

Так мы шли минут пятнадцать. А впрочем, кто знает? На часы я не смотрел: вдруг там опять какая-нибудь путаница. Тяжёлая куртка часто сползала с Янкиного плеча, он её поддёргивал.

Я сказал:

– Мешает? Давай понесу.

– Да ничего… Она какая-то вся бумагой набитая. Все карманы.

– Я же говорю, это Глеб мне оставил.

– Гель… А дашь почитать?

Я усмехнулся:

– Ну… пожалуйста.

– А давай сейчас посмотрим…

– Зачем? – удивился я. – Не успеешь, что ли?

– Ну… так. Давай немножко глянем, а? Мне всегда было интересно, что он пишет, а спросить боялся. Там стихи?

– Да с чего ты взял?

Мы остановились. Я включил фонарик.

– Доставай.

Янка вытащил мятые свернутые листы. Серые, исчёрканные.

– Да не то, – сказал я. – Это старые какие-то. В другом кармане возьми.

Но Янка придвинул мою руку с фонариком.

– Гель, смотри… Это Ерёмины чертежи. Это же Васька!

Я увидел какие-то линии, квадраты, а среди них – начерченную фигуру тонконогого роботёнка. А потом, на других листах, его улыбающуюся квадратную голову с носом, похожим на рожок чайника. Руки, туловище…

– Гелька! – радостно сказал Янка. – Раз есть чертежи, можно сделать Ваську!

– Мы же не умеем.

– Научимся! Главное, что есть чертежи!

– А искорка? Её-то нет.

– Гель… Разве мы не можем сделать вторую?

"А ведь правда же! – подумал я. – Мы же помним рецепт!"

Но тогда опять… Опять надо жить с оглядкой, бояться всяких клоунов и других непонятных врагов.

Но если прятаться от них, так и не поймёшь, кто они такие! Не поймёшь, зачем им нужна искорка и почему так легко разлетелся от удара барабанной палочки гипсовый дурак с веслом…

А он хорошо разлетелся!

Я засмеялся, вспомнив это. А потом честно сказал Янке:

– Страшновато.

– Из-за Клоуна?

– Из-за пальца. Я знаешь как боялся иголкой тыкать. А теперь опять…

– Я ещё больше боялся.

– Ты?!

– Конечно. Ты всё же сам проткнул, а я струсил… Ну, ничего.

– Как-нибудь, – согласился я.

– Зато будет Васька.

– Будет, – сказал я. И подумал, что ничего ещё не кончено.

Мы затолкали чертежи в карман и опять пошли по рельсам. Каждый по своему. В одной руке я держал Янкину руку, а в другой сжимал Юркину монетку. И всё время помнил, что где-то далеко от нас так же шагают Юрка и Глеб. И, наверно, держат в ладонях голубка с искоркой. И помнят про нас.

– Гелька! – вдруг встревоженно сказал Янка. – А ведь нас всего двое!

– Ну и что?

– А капелек надо не меньше трёх. Кто ещё даст?

Я даже не задумался. Сразу мелькнула в памяти огненная рубашка и весёлое лицо.

– Даст, – сказал я.

– Надо, чтобы надёжный человек.

– Он надёжный. Тот мальчик, что принёс от Ерёмы письмо.

– А, ясно, – откликнулся Янка, и я понял, что он улыбнулся.

Но тут же он печально сказал:

– Нет, Гелька, ничего не получится.

– Почему?

– Ты же скоро уедешь в Ярксон.

Я не сразу ответил. Не так-то легко было ответить. Я вспомнил печальные мамины глаза и ещё многое вспомнил. И отца, и свои тревоги. А Янка ждал, а понимал, что он ждёт. Почему-то мне вспомнилось, как он при первой встрече загораживал скрипку и какое у него было лицо.

И мне показалось, что теперь у него в темноте такое же лицо.

– Нет, Янка, – сказал я. – Не уеду.

Он задышал так, будто сбросил в траву со спины тяжеленный рюкзак. И заговорил быстро и весело:

– Конечно! Нам же столько сделать надо! И узнать про многое надо!

– Про Клоуна…

– Конечно. А когда будет полнолуние, надо пробраться на свалку. Есть на самом деле ржавые ведьмы или нет?

– По-моему, Ерёма не врал, – сказал я.

Справа, от тёмного горизонта потянул ветерок. Сильно зашелестела трава, ночные кузнечики опять примолкли. Ветерок был зябкий, и я вздрогнул, дёрнул плечом. И задел им плечо Янки. И только сейчас понял, что мы идём вплотную друг к другу. Не вытягиваем руки, чтобы держаться, а касаемся локтями.

– Янка, ты разве не по рельсу идёшь?

– По рельсу.

Рельсы – Янкин и мой – стали ближе. Может быть, бесконечность искала ещё одну точку, где параллельные линии могут сойтись?