Голубятня на желтой поляне - Страница 47

К оглавлению

47

– Я учитываю обстоятельства, – жёстко проговорил Сайский. – Увидев, что мальчик действительно уводит вас с корабля, вы обязаны были остаться в отсеке, не переступать порог… И теперь требуете, чтобы я верил вам.

– Мне, собственно, всё равно, – устало сказал Яр. – Можете не верить.

– Странно, что вам всё равно. Если я поверю, то вынужден буду отстранить вас от обязанностей и подвергнуть аресту за дезертирство.

– Меня? – сказал Яр и встал. "Надо же, – подумал он. – Я и не знал, что ещё могу так злиться. А ну, спокойнее".

– Вы не сделаете этого по трём причинам, капитан Сайский, – очень-очень вежливо проговорил он. – Арестовать может лишь равный по званию или тот, чьё звание выше. Я же, если сравнивать с боевыми рангами старого флота, имею звание, подобное вице-адмиральскому. На моём парадном мундире (а они до сих пор не отменены) на два шеврона больше, чем у вас. Это первое… Во-вторых, устав СКДР не предусматривает наказаний за дезертирство во время рейса – хотя бы потому, что оно не представляется возможным. И в-третьих, я просто не уверен, что позволил бы вам арестовать меня. Тем более что вы не встретили бы поддержки у некоторых членов экипажа. – Он мельком взглянул на Диму.

Сайский, откинувшись в кресле, снизу вверх смотрел на Яра. На веснушчатом лице капитана мелькнула тень улыбки.

– Меня остановило бы, пожалуй, только второе соображение. В самом деле, устав не предусматривает… А можно задать неофициальный вопрос, Ярослав Игоревич?

– Валяйте, – нервно сказал Яр и сел.

– Если то, что вы говорите, было… тогда… вас не смущала мысль, что вы бросили крейсер, бросили своё дело?

– Не смущала… Я думал об этом. Но я оставил крейсер без умысла. А дело, которое пришлось мне делать т а м, важнее того, что здесь. Я охранял детей, которые позвали меня для защиты… Я делал это плохо. Отвратительно. Я был нерешителен, глуп и беспомощен. И это сейчас мучит меня больше всего… И хватит об этом.

– И всё же… – Сайский снял пенсне. (И Яр вспомнил, как Чита снимал очки, но у Читы глаза оставались острыми, а у Сайского стали растерянными.) – И всё же… Вы ради этого оставили главное дело жизни. Которое было вашим долгом.

– Какое?

– Открывать новые планеты.

– Я открыл свою планету, – сказал Яр. – Жаль, что не судьба…

– Но вы утверждаете, что это не новая планета, а та же Земля…

– Землю иногда тоже надо открывать заново… Когда-нибудь вы убедитесь в этом. Увидите, что мы слишком забыли про неё… И не скажут ли потом, что все мы дезертиры?

– Смелое утверждение…

– Печальное утверждение.

– Собственно, кто дезертиры? Мы, скадермены?

– "Скадермены", – усмехнулся Яр. – Элита человечества, космическое дворянство… Нет, я имею в виду всех жителей Земли.

– За что же вы их так? Люди сделали нашу планету цветущей.

– Планета – не клумба… Вам не кажется, что люди разучились любить?

– Это неправда, Яр! – воскликнул Кротов.

Яр улыбнулся:

– Я не имел в виду вас, Дима… И я не про ту любовь. Я про ту, где тревога и боль друг за друга…

– Если люди счастливы, зачем боль-то? – нерешительно сказал Олег Борисович. – Яр, голубчик, ты что-то не то…

– Да, пожалуй, – согласился Яр. – Только всегда ли они счастливы? А что, если однажды мы вернёмся, и… Впрочем, такие дискуссии не предусмотрены уставом СКДР…

Сайский встал.

– Олег Борисович, прошу вас, ещё раз проверьте систему для выхода из режима. Дмитрий Васильевич, вас прошу быть в рубке на вахте.

– Но ведь до выхода ещё семнадцать часов! – строптиво сказал Дима.

– Это сейчас не имеет значения. Мы возвращаемся на Землю. В силу чрезвычайных обстоятельств.

– Что чрезвычайного вы усмотрели? – утомлённо спросил Яр. – Почему нельзя продолжать экспедицию?

– Это позвольте решать мне, Ярослав Игоревич. А вас я попросил бы незамедлительно написать подробный рапорт о случившемся. Надеюсь, вас это не затруднит?

– Затруднит, – сумрачно сказал Яр. – Я не могу… сейчас.

– Что ж, отдохните… Только прошу: если у вас возникнет намерение вновь покинуть крейсер, не делайте этого без предупреждения.

– Вам угодно иронизировать?

– Отнюдь…

– У меня не возникнет такого намерения, – с трудом сказал Яр. – Потому что мальчик, который приходил за мной… он уже не придёт. Я вам говорил… – У Яра перехватило горло. – И вы, капитан… и поэтому… я сейчас не могу писать рапорт. И подите вы к чёрту…

Сайский опустил глаза.

– Извините, Ярослав Игоревич…

– Простите нас, Яр, – сказал Дима Кротов и ушёл из кают-компании в рубку.

– Яр, ты… правда, отдохнул бы, – пробормотал Олег Борисович и, оглядываясь, побрёл к выходу. Сайский опять сел.

Яр отошёл к иллюминатору. За стеклом была панорама, изображающая берёзовый перелесок. Пластиковые листики вздрагивали от струи вентилятора. Пластмассовая божья коровка сидела на блестящих лепестках очень ровной ромашки. Яр закрыл глаза и уперся кулаками в тёплое стекло.

– Яр! – громко и странно позвал его Дима. – Ярослав Игоревич!

Яр оглянулся.. Дима – бледный, с какой-то неловкой улыбкой – стоял в дверном проёме рубки.

– Яр, там… к вам…

Дима шарахнулся от метнувшегося в рубку Яра.

В рубке смешались электрический и солнечный свет. У отодвинутой двери гермошлюза переминался с ноги на ногу сумрачный Алька.

Глава седьмая
БУРАН

1

Снова было похоже на июнь. Вокруг голубятни лежал ковёр цветущих одуванчиков. Дальше цвела сурепка и ещё какие-то солнечные цветы. От них весь пустырь казался ярко-жёлтым. Одуванчики качались под тёплым ветром. И квадратная тень голубятни шевелилась на них, как живая.

47